Искусство : Фотография : Евгений Гриневич
Биография Экспозиция Выставки Критика Ваши отклики


С. Б. Пухачёв
"ПЕРУАНСКИЕ МИНАРЕТЫ"

Каждый человек был ребёнком. Каждый ребёнок возмущался жестоким правилам орфографии, справедливо полагая, что "пельсин" вкуснее апельсина. Каждого ребёнка убеждали в обратном, приводя в пример обыденную историю про "казнить - нельзя - помиловать", или вопросом видел ли где-нибудь маленький человек молочные реки и кисельные берега? Это - сказка, говорили взрослые. И сразу тускнел чудной мир весёлого двоечника Перестукина, с лёгкостью волшебника развешивающего булки на деревьях и беседующего с половиной Землекопа. Взрослая жизнь быстро засовывала нам синицу в руки, давно уже из Божьей твари превращенную в вечно клюющую представительницу вида, отряда и класса.
Впрочем, находятся люди, продолжающие настаивать, что всё в этом мире обладает бессмертной душой, очеловечено, если хотите. Достаточно поставить точку не в обычном месте, а миллиметром выше, и она заживёт другой, совершенно самостоятельной жизнью. Лишь присмотритесь, и вы заметите, что огурец в действительности, совсем не огурец, а атмосферное явление. А у ласточки можно, если, конечно, захотеть, разглядеть грустные человеческие глаза - это потому, что осень пришла. И это совсем не детство наивного художника, это "сказка про детство человечества".
"Это - сказка", - говорит автор маленьких картин. И потом добавляет, что не видит никакой разницы между сказкой и жизнью. И дело вовсе не в допущении грамматических ошибок, они-то - специальные, чтобы все было на правду больше похоже. Всю жизнь учился понимать язык детей, насколько их слова точнее и ярче наших.
Взрослые художники называют это "Возвращением в Золотой Век" - примитивом. Можно ли согласиться с подобным пониманием? И считает ли автор себя представителем данного жанра?
"Иногда мне хочется играть в детскую игру. А всё потому, что всегда приходится играть в умные игры, изучать правила, проявлять тактику…" Ну игра, значит игра. Главное, играя, стараться не думать об игре. Но и не забывать о том, что всё на самом деле - очень серьёзно.
Европейские художники, решая свои задачи, всегда тянулись к неисковерканному цивилизацией художественному образу. Так самые изощрённые движения учёной кисти часто совпадали с комической (космической?) бессвязностью наивного языка самоучек. Разве секрет, что многие художники просто учатся у самоучек? Любой художник это хорошо знает. В этом смысле Гоген хорошо соседствует с бабушкой Мозес, Малевич - с Бамбуа, Пикассо - с африканской маской, а Пиросмани или таможенник Руссо рассказывают миру о его же собственной потаённой судьбе, о скрытых соках пастернаковских "пластов общежития".Одна из примет постмодернистского сознания - смешение "высоких" и "низких" жанров. Есть даже формула: "постмодернизм = авангардизм + массовое искусство". Но, что понимать под "массовым" искусством?
Евгений Гриневич художник профессиональный, прошедший многие этапы художественного образования, основной из которых - самостоятельный. Интуиция - его главный поводырь, а доброта и радость - вечная тема. И совсем не обязательно оставаться вечным ребёнком, чтобы пользоваться правом говорить о простых вещах. И художник не боится выглядеть старомодным или нарочито наивным. И совсем не случайно им выбраны дерево и водные краски в качестве материала - так делали раньше. С этого начиналась станковая живопись. Изготовленные собственноручно деревянные поверхности, полупрозрачные грунты, в прямом смысле тоже являются частью художественного произведения. Многие технологические приёмы автор сумел привнести в жанр как ремесленник, и это благодаря многолетнему изучению своего дела.
"Новые сандалики? - это радость, которую мы все испытывали хотя бы однажды в детстве. А Мара - это моя кошка, я часто пишу её. Как рыбу стащит со стола, как котят облизывает. Потому что люблю. А мир состоит из чудесных плодов, растущих на чудесных деревьях, под которыми гуляем мы с вами, и вокруг нас кого только нет! И русалки, и человекозвери, и ангелы, и зло. В моём мире есть место "Перуанским Минаретам", "Земному Раю". Всегда рядом любимый человек или просто клоун. Всегда кто-то рядом. Я изображаю своих друзей. Вписываю их имена. Вы говорите, что мой мир не очень-то работящ, в нём всё растёт на деревьях. Так он и не очень-то плотояден. Люди - они вообще-то хорошие все, красивые и добрые. Просто, в силу разных обстоятельств, им приходится решать, "казнить или помиловать", "быть или не быть", "что делать" - и это уже совсем не сказка".
"Дворник" в этом мире - человек сильный. Он могуч и монументален. А сам этот мир любвеобилен, эротичен, но не сексуален. Признаки пола - всего лишь знаки, как и многие люди. Люди - чёрточки, запятые бытия, чинно рассевшиеся на мировом древе. Запятые, решающие, казнить или помиловать, одним явлением своим снимающие противоречия и боли "взрослого мира". Ведь, если доверчиво, подобно блудным сынам, последовать за художником, то в первом же попавшемся нам перуанском минарете найдётся, о чём помолиться, и о чем подумать.


Евгения Гершкович
ПОСЛАНИЕ В БУДУЩЕЕ

Ноу-хау Евгения Гриневича (Новгород) - такие вот особенные почтовые ящики. В них погружаются скрученные в трубочку письма и остаются там навсегда. Для этого в ящиках имеются специальные круглые отверстия. Чтобы форма (внутри, между прочим, абсолютно полая) оставалась нерушимой и крепкой, автор использует металл. Функциональный предмет оформляется некогда полезными деталями: водопроводными кранами, дверными ручками от дореволюционного комода, старыми пуговицами, неолитическими точилами, добытыми археологами в раскопках, etc. В результате возникает художественный образ. И каждый раз новый: птенец, Троянский конь, Египетский фараон, охотник в ритуальной позе, девушка из далёкой Африки или крылатый Ангел, снабжённый приводной системой. Кстати, порой почтовые ящики "плачут" металлическими слезами, - может быть, содержание писем всё же доходит до адресата?..
По материалам журнала "САЛОН ИНТЕРЬЕР" №5 1998 г.

С. Б. Пухачёв
ПОСЛАННИКИ

Наверное, это зачем-то нужно природе - направлять нас всех в будущее. Хотя все мы и состоим из памяти, но мы посылаем себя, своих детей, свои дела, поступки в будущее. Самое страшное - не отправить ничего. Быть забытым намертво, сразу после смерти. Немногим лучше учаcть Герострата. Надпись на античном обломке, обрывок любовного послания, начертанного на бересте 800 лет назад или письмо с фронта, не нашедшее адресата, отправлены не нам, но пройдут через нас туда, в будущее, находя всё новых и новых получателей. Мы можем принять участие в этом процессе, пополнить поток времени, отправив письмо в будущее. Что написать - задача мучительно трудная, и каждый может решить её только сам. Но ведь нужно и средство отправления - почтовый ящик.
Евгений Гриневич, художник, который берётся одолеть поток времени. Вернее - включиться в него, заняв вполне определённое и достойное место. Он предлагает нам почтовые ящики - мощные каркасы, оплетённые металлическими лентами. Почтовые ящики и так железные, но здесь функция защиты преувеличенно подчёркнута и именно плетением. Мойры плели нить времени. Оно и должно быть сплетено, скручено, чтобы не порвалось, как в "Гамлете". В этом упрямстве созидания неразрушимого объекта, многодельного предмета функция и художественная форма неразрывны, как в перворемесле, спаяны. В этих гвоздях, вбитых в места сплетений, есть нечто мистическое, завораживающее. Бойс, вспоминая о своём крымском плетении, изготовил свой войлочный самолёт. Так ему представилась мягкая, бабья Россия. Здесь, если хотите, другая эстетика - культура, которая борется сохранить (или охранить), донести, предоставляющая убежище прочное, надёжное, уверенно поблёскивающее кольчужными боками. Наши послания дойдут. Любые знаки времени, попадающие в эти копилки, превратятся в текст будущей жизни. Получается, что будущее в какой-то степени зависит от нас, от того, что положим или напишем, от того, когда вскроем. Художник предупреждает: нельзя торопиться вскрывать почтовые ящики, перепрыгивать в будущее, надо проживать эту жизнь. Мы и проживём, но, зная, что частичка нашей жизни законсервирована и ждёт своего часа.
Но художник не только почтальон, он вместе с нами. Его послание защищено меньше, но, возможно, не менее выразительно. От самовара, ощетинившегося гвоздями, до птенца в виде чайника. От африканских и индейских масок до торчащей словами-штырями, незакрывающейся книги. Яйца, деревья, камни, птенцы и кошки, и всё это снабжено ручками, кранами, вентилями. По всему этому должно течь, перетекать и извиваться. А внутри, там, где наши письма, - кипеть. Что это? Посланный в будущее троянский конь обломков цивилизации? Там разберутся. Так же уверенно, как мы определяем предметы ушедших эпох. "Сосуд для ритуальных целей", например. А сам ритуал? Он в наших посланиях.

С. Б. Пухачёв
ЖИВОПИСЬ ЕВГЕНИЯ ГРИНЕВИЧА

Рильке говорил, что Сезанн научил его видеть вещи по-другому. Если вдуматься, то в нашем сознании очень много давно сложившихся и устоявшихся до окостенения понятий. Помните: поэт - Пушкин, фрукт - яблоко? Банальные образы - это ороговевшая кожа, это как банальная рифма (кровь - любовь), убивающая сам нерв жизни, который и состоит в отыскивании невидимых ранее форм, для привычных, быть может, понятий.
Трудно представить себе Нефертити иначе, чем это сделал Тутмес. Но почему? Ведь он художник, и два его портрет диаметрально противоположны, значит, может быть и третий вариант. Глядя на работу Евгения Гриневича, понимаешь, что их может быть бесконечное число. Знатные египетские дамы действительно подводили малахитом глаза, чтобы беречь их от солнечных ожогов, но здесь это не этнографическая подробность. В работе и так неуловимо присутствует Африка - от скульптуры Бенина, до сине-жёлтого колорита ливийских пустынь, присутствует История в кракелюрах пальмовых стволов. В глазах, затуманенных недоброй южной страстью, в кораблике губ таится любовь. А всё это вместе - образ Нефертити, именно её, узнаваемый в бровях…
Или еще один образ - рыцарь с таким сочетанием: трезубец - вилка, шумовка - булава, "ёршик" - копьё. Домашний вояка? Алюминиевый герой? Или "Огненный дождь", совсем не страшный, похожий на снег, подсвеченный закатным освещением, или дождь, излившийся на Данаю…
Во многих работах сделана попытка осуществить физически невидимое: "Запах груш", "Шум дождя". С такой задачей легко справляются рисующие дети, и художник часто смотрит на них и "людей" их глазами, не отслеживая масштаб, не отыскивая пропорции, отдаваясь стихии живописного настроения. Тогда работы наполняются особого рода витальностью, подчёркнутой нервными спиралевидными образованиями, плавающими в хаосе, в "бульоне" только начинающей становиться материи. Материи, отливающейся в формы. Формы - дело художника. Получается, что мир - его рук дело. Ведь сотворил же он для нас новый образ Нефертити, наполнил таинственными туманами, чудесными цветами обычные пейзажные мотивы, а ослепительным светом гавань в неведомом городе, пока ещё не населённом людьми.
Сопоставляя различные формы и цветовые сочетания (очень не банальные, находящиеся в тончайшей гармонии), уходя от привычных композиционных ходов (протуберанцы подчиняются ли нашему зрительному мышлению, тяготеющему к симметрии?), художник ещё и ещё раз научает нас смотреть по-другому на, казалось, совсем привычные вещи.